* * *
Мне так неудобно стоять на коленях, но я стою, глядя в его серьезные, прекрасные серые глаза, и жду.
И жду.
И жду.
— Пожалуйста, — снова молю я.
Неожиданно его глаза темнеют. Он моргает.
— Я так испугался, — шепчет он.
Ну слава богу! Мое подсознание плетется в свое кресло, вздыхает с облегчением и делает большой глоток джина.
Он заговорил! Меня переполняет радость, и я сглатываю, пытаясь совладать с эмоциями и удержать новую порцию слез, готовых хлынуть из глаз.
Его голос звучит тихо и ласково.
— Когда к дому подошел Итан, я понял, что кто-то пустил тебя в квартиру. Мы с Тейлором выскочили из машины… Потом я увидел ее там, с тобой — вооруженную. Наверно, я был еле жив от страха. Тебе кто-то угрожал… сбылись мои самые худшие опасения. Я был так зол — на нее, на тебя, на Тейлора, на себя. — Он покачал головой и страдальчески поморщился. — Я не знал, насколько она переменилась. Не знал, что делать. Не знал, как она будет реагировать на меня. — Он замолчал и нахмурился. — А потом она сама дала мне подсказку; она стала такой покорной. Тут я понял, как мне действовать. — Он останавливается, глядит на меня, пытается угадать мою реакцию.
— Дальше, — шепчу я. Он вздыхает.
— Я увидел ее в таком состоянии и понял, что я, возможно, тоже виноват в ее надломе. Ведь она всегда была живой и озорной.
* * *
Он опять закрывает глаза, тяжело вздыхает, чуть ли не всхлипывает. Мне мучительно это видеть, но я стою на коленях и слушаю, вся внимание.
— Она могла причинить тебе вред. И я был бы виноват в этом. — Его глаза наполняются ужасом, и он снова замолкает.
— Но ведь не причинила же, — шепчу я. — И ты не виноват в ее безумии, Кристиан. — Я смотрю на него и жду продолжения.
Тут я понимаю, что он делал все это ради моей безопасности и, возможно, ради Лейлы, потому что он волнуется за нее. Но насколько она ему небезразлична? Этот нежеланный вопрос не дает мне покоя. Кристиан говорит, что любит меня, но ведь тогда он грубо выкинул меня из собственного дома.
— Я лишь хотел, чтобы ты ушла, — бормочет он, проявляя жутковатую способность читать мои мысли. — Я хотел, чтобы ты была подальше от опасности, а… Ты. Не. Хотела. Уходить, — шипит он сквозь стиснутые зубы и качает головой. Его отчаяние очевидно.
Он пристально смотрит на меня.
— Анастейша Стил, вы самая упрямая из женщин, которых я знаю. — Он закрывает глаза и снова недоверчиво качает головой.
«А, он вернулся». Я вздыхаю с облегчением, словно очищаюсь от тревог.
Он опять открывает глаза, на его лице грусть — искренняя грусть.
— Ты не собиралась сбежать? — спрашивает он.
— Нет!
Он закрывает глаза и заметно успокаивается. Когда открывает глаза, я вижу его боль и страдание.
— Я подумал… — Он замолкает. — Ана. Вот я весь перед тобой… и я весь твой. Что мне сделать, чтобы ты это поняла? Чтобы ты увидела, что я хочу тебя всю, всю целиком, какая ты есть. Что я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Кристиан, и видеть тебя вот таким, это… — У меня дрогнул голос и полились слезы. — Я думала, что сломала тебя.
— Сломала? Меня? Да нет, Ана, как раз наоборот. — Он берет меня за руку. — Ты указываешь мне правильную линию жизни, — шепчет он и целует мои пальцы, потом прижимает свою ладонь к моей.
С расширенными от страха глазами он осторожно тянет к себе мою руку и кладет ее себе на грудь, чуть выше сердца — на запретную зону. Его дыхание учащается. Сердце выстукивает под моими пальцами лихорадочный ритм. Стиснув зубы, он не отрывает от меня глаз.
Я ахаю. Мой Кристиан! Он позволил мне дотронуться до него. Сейчас мне кажется, что из моих легких испарился весь воздух. Кровь стучит в моих ушах; ритм моего сердца сравнивается с его ритмом.
Он отпускает мою руку, оставив ее там, чуть выше сердца. Я слегка сгибаю пальцы и под тканью рубашки чувствую тепло его кожи. Он затаил дыхание. Я не могу вынести это и хочу убрать руку.
— Нет, — тотчас же говорит он и снова накрывает мою руку своей ладонью, прижимает к груди мои пальцы. — Не надо.
Осмелев, я придвигаюсь ближе, чтобы наши колени касались друг друга, и медленно поднимаю другую руку, чтобы он успел понять мои намерения. Он шире раскрывает глаза, но меня не останавливает.
Я осторожно расстегиваю пуговицы на его рубашке. Одной рукой это делать трудно. Я шевелю пальцами другой руки, и он отпускает ее, позволив мне расстегнуть его рубашку двумя руками. Не отрывая глаз, я распахиваю рубашку, обнажив его грудную клетку.
Он сглатывает, раскрывает губы; его дыхание учащается, и я чувствую, как внутри него нарастает паника. Но он не отстраняется от меня. Может, он до сих пор пребывает в режиме сабмиссива? Я не понимаю.
Продолжать или нет? Я не хочу причинить ему вред, физический или моральный. Сигналом к пробуждению для меня стал эпизод, когда Кристиан предлагал мне себя.
Я протягиваю руку, она приближается к его груди, а я гляжу на него… прошу его разрешения. Еле заметно он наклоняет голову набок и сжимается в ожидании моего прикосновения; он него исходит напряжение, но на этот раз не гнев — а страх.
Я колеблюсь. Могу ли я сделать это?
— Да, — шепчет он — опять проявляя жутковатую способность отвечать на мои невысказанные вопросы.
Я тянусь кончиками пальцев к волосам на его груди и легонько глажу их. Он закрывает глаза, морщится, словно от невыносимой боли. Мне мучительно видеть это, и я немедленно отдергиваю руку, но он тут же хватает ее и прижимает к своей груди, так, что волосы щекочут мне ладонь.
— Нет, — говорит он через силу. — Так надо.
Он крепко зажмурил глаза. Ему сейчас очень трудно. Но и мне тоже не легче. Я осторожно провожу пальцами по его груди, наслаждаюсь упругостью его кожи и боюсь, что зашла слишком далеко.
Он открывает глаза; в них пылает серый огонь.
Черт побери… Его взгляд горячий, невероятно интенсивный, дикий, а дыхание неровное. Я неловко ежусь под ним, но чувствую, как у меня бурлит кровь.
Он не останавливает меня, и я снова глажу пальцами его грудь. Он тяжело дышит, раскрыв рот, и я не понимаю, от страха или от чего-то другого.
Мне так давно хотелось поцеловать его там, и я, все еще стоя на коленях, тянусь вперед, встречаю его взгляд и даю ему понять свои намерения. Потом нежно целую чуть выше сердца и чувствую губами его теплую, так сладко пахнущую кожу.
Его сдавленный стон пугает меня. Я тут же сажусь на корточки и со страхом гляжу ему в лицо. Его глаза крепко закрыты, он не шевелится.
— Еще, — шепчет он; я снова наклоняюсь к его груди и на этот раз целую один из шрамов. Он ахает, я целую другой и третий. Он громко стонет и неожиданно обнимает меня, хватает одной рукой мои волосы и больно и резко дергает их вниз. Мои губы тут же оказываются возле его жадных губ. Мы целуемся, я запускаю пальцы в его волосы.
— Ох, Ана, — шепчет он и кладет меня на пол. Через мгновение я уже лежу под ним. Я беру в ладони его прекрасное лицо и ощущаю под пальцами его слезы.
Он плачет… Нет. Нет!
— Кристиан, пожалуйста, не плачь! Я серьезно говорю, что никогда тебя не оставлю. Мне очень жаль, если у тебя сложилось другое впечатление… пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я буду всегда тебя любить.
Он смотрит на меня, и на его лице застыла болезненная гримаса.
— В чем дело?
В его больших глазах застыло отчаяние.
— Почему ты считаешь, что я брошу тебя? В чем секрет? Что заставляет тебя думать, что я уйду? Скажи мне, Кристиан, пожалуйста…
Он садится, на этот раз по-турецки, я тоже сажусь, вытянув ноги. Мне хочется встать с пола, но я не хочу нарушать его ход мыслей. Кажется, он наконец-то готов мне поверить.
Он смотрит на меня с отчаяньем. Вот черт, это плохо…
— Ана… — Он замолкает, подыскивая слова; на его лице застыла боль. Куда мы с ним идем?..
Он тяжело вздыхает и сглатывает комок в горле.
— Ана, я садист. Я люблю хлестать маленьких девушек с каштановыми волосами, таких как ты, потому что вы все выглядите как моя родная мать-проститутка. Конечно, ты можешь догадаться почему.
Он залпом выпаливает эту фразу, словно она была приготовлена давным-давно, и ему отчаянно хочется от нее избавиться.
Мой мир шатается и кренится. Только не это…
Не этого я ожидала. Это плохо. Действительно плохо. Я гляжу на него, пытаясь понять смысл того, что он сейчас сказал. Вот почему все мы походим друг на друга.
Моя первая мысль: Лейла была права, «Мастер темный».
Я вспоминаю свой первый разговор с ним о его наклонностях, тогда, в Красной комнате боли.
— Ты ведь сказал, что ты не садист, — шепчу я, пытаясь понять, как-то его оправдать.
— Нет, я сказал, что был доминантом. Если я и солгал, то это была ложь по умолчанию. Прости. — Он глядит на свои ухоженные ногти.
Мне кажется, что он помертвел. Оттого, что солгал мне? Или оттого, что он вот такой?
— Когда ты задала мне этот вопрос, я рассчитывал, что между нами будут совсем другие отношения, — бормочет он. По его взгляду я вижу, что он в ужасе.
Потом я внезапно понимаю весь кошмар нашей ситуации. Если он садист, ему в самом деле нужна вся эта порка и прочая дрянь. Дьявол. Я прячу лицо в ладонях.
— Значит, так и есть, — шепчу я, глядя на него. — Я не могу дать тебе то, чего ты жаждешь. — Да, это действительно означает, что мы несовместимы.
Паника сжимает мне горло, мир рушится под ногами. Вот как. Мы не можем быть вместе.
Он хмурится.
— Нет-нет-нет, Ана. Нет. Ты можешь. Ты мне точно даешь то, что нужно. — Он сжимает кулаки. — Пожалуйста, поверь мне, — бормочет он; его слова — страстная мольба.
— Кристиан, я не знаю, чему верить. Все так неприятно, — хрипло шепчу я, давясь от непролитых слез.
Он устремляет на меня взгляд, и сейчас его глаза светятся надеждой.
— Ана, поверь мне. После того как я наказал тебя и ты ушла, мной мир переменился. Я не шутил, когда сказал, что буду избегать того чувства. — Он смотрит на меня с болезненной мольбой. — Когда ты сказала, что любишь меня, это было словно откровение. Никто и никогда прежде не говорил мне этого, и мне показалось, будто я что-то сбросил с себя — или, может, ты сбросила это с меня, не знаю. Мы с доктором Флинном до сих пор спорим об этом.
О! В моем сердце на миг вспыхивает надежда. Может, все еще образуется? Я хочу, чтобы у нас все было хорошо, разве нет?
— Что это значит? — шепчу я.
— Это значит, что я не нуждаюсь в этом. Сейчас не нуждаюсь.
Что?
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь говорить с такой уверенностью?
— Я просто знаю. Мысль о том, чтобы причинить тебе боль… любую физическую… мне отвратительна.
— Я не понимаю. А как же линейка, и шлепанье, и секс с извращениями?
Он проводит рукой по волосам и даже чуть улыбается, но потом с сожалением вздыхает.
— Я говорю про тяжелый секс, Анастейша. Ты бы видела, что я могу делать палкой или плеткой.
У меня от изумления отвисает челюсть.
— Что-то мне не хочется.
— Знаю. Если бы ты хотела, то хорошо… но ты не хочешь, и я это понимаю. Я не могу заниматься этим с тобой, если ты не хочешь. Я уже не раз говорил тебе, что все в твоей власти. А теперь, когда ты вернулась, я вообще не чувствую в этом потребности.
Какой-то момент я гляжу на него, раскрыв рот, и пытаюсь осмыслить сказанное.
— Значит, когда мы встретились, ты этого хотел?
— Да, несомненно.
— Кристиан, каким образом твоя потребность могла просто так взять и пройти? Типа того, что я что-то вроде панацеи и ты излечился? Я этого не понимаю.
Он опять вздыхает.
— Я бы не назвал это «излечился». Ты мне не веришь?
— Я просто считаю, что в это трудно поверить. Это разные вещи.
— Если бы ты не ушла от меня, я бы, возможно, не почувствовал этого. Твой уход от меня был самой лучшей вещью, которую ты сделала… для нас. Он заставил меня понять, как я хочу тебя, именно тебя, и я с полной ответственностью говорю, что принимаю тебя всякую.
Широко раскрыв глаза, я смотрю на него. Можно ли в это поверить? У меня болит голова от попыток осмыслить все это, а глубоко внутри я чувствую… онемение.
— Ты все еще здесь. Я думал, что ты сразу уйдешь после моих слов, — шепчет он.
— Почему? Потому что я могла подумать, что ты свихнулся на сексуальной почве, что тебя тянет пороть и трахать женщин, которые похожи на твою мать? С чего ты взял? — прошипела я, взмахнув ресницами.
Он бледнеет от моих гневных слов.
— Ну, в целом да, — отвечает он с обидой.
Глядя в его печальные глаза, я уже жалею о своей выходке и хмурюсь, чувствуя свою вину.
Что же мне делать? Я гляжу на него; он выглядит понурым, искренним… он выглядит, как мой Пятьдесят.
Тут я неожиданно вспоминаю фотографию в его детской и понимаю, почему женщина на ней показалась мне такой знакомой. Она похожа на него. Вероятно, это была биологическая мать.
Мне на ум приходит, как после моего вопроса он отмахнулся: «Так… Неважно…» Она виновата во всем этом… и я выгляжу как она… Дьявол!
Он смотрит на меня больными глазами, и я понимаю, что он ждет моего следующего шага. Кажется, он искренне сказал, что любит меня, но у меня голова идет кругом.
Все так запутанно. Он говорил про Лейлу другое, но теперь я точно знаю, что она была способна удовлетворять его закидоны. Эта мысль мне невыносима и вгоняет в тоску.
— Кристиан, я страшно устала. Давай все обсудим завтра. Я хочу спать.
Он удивленно моргает.
— Ты не уходишь?
— А ты что, хочешь, чтобы я ушла?
— Нет! Я думал, что ты уйдешь, как только узнаешь.
Все время он ждал, что я уйду, как только узнаю его темные секреты… и вот теперь я знаю. Надо же, Мастер на самом деле темный.
Может, мне надо уйти? Я гляжу на него, на этого безумца, которого я люблю, да, люблю.
Могу ли я бросить его? Я уже уходила от него однажды, и это чуть не сломало меня… и его. Я люблю его. Я знаю это, несмотря на его признание.
— Не бросай меня, — шепчет он.
— Да что мне, крикнуть громко «нет»? Я не собираюсь уходить! — ору я, и это катарсис. Вот так, я сказала. Я не ухожу.
— Правда? — Он широко раскрывает глаза.
— Что мне сделать, чтобы ты понял, что я не сбегу? Что сказать?
Он смотрит на меня, и в его взгляде я опять вижу страх и волнение. Он сглатывает комок в горле.
— Ты можешь сделать одну вещь.
— Какую? — рявкаю я.
— Выйти за меня замуж, — шепчет он.
«Что? Неужели он в самом деле…»
Во второй раз за эти полчаса мой мир замирает в ожидании.
Черт побери! Я гляжу на этого глубоко травмированного мужчину, которого я люблю. Я не могу поверить тому, что он только что произнес.
Брак? Он предлагает вступить с ним в законный брак? Он шутит? Ничего не могу с собой поделать — из моей груди вырывается нервное недоверчивое хихиканье. Я прикусываю губу, чтобы оно не перешло в истерический хохот, и не справляюсь с собой. Я валяюсь на полу и хохочу, так, как не хохотала никогда прежде. Это очистительный, целебный хохот, временами переходящий в завывание.
На какой-то миг я остаюсь наедине сама с собой, я гляжу на эту абсурдную ситуацию — на хохочущую, обалдевшую девицу возле красивого и растерянного парня. Я закрываю глаза локтем, и мой смех переходит в горючие слезы. «Нет, нет! Я этого не выдержу».
Когда моя истерика утихает, Кристиан ласково убирает мою руку от лица. Я поворачиваю голову и гляжу на него.
Он наклоняется надо мной. На его лице — удивленная улыбка, но серые глаза горят; может, на дне их я замечаю обиду. Ой, нет…
Сгибом пальца он ласково вытирает слезинку на моей щеке.
— Вы находите мое предложение смешным, мисс Стил?
Ну Пятьдесят!.. Протянув руку, я нежно глажу его по щеке, с наслаждением чувствую пальцами щетину. Господи, я люблю этого мужчину!
— Мистер Грей… Кристиан. Более подходящего момента ты… — Я гляжу на него, не в силах подыскать нужные слова.
Он усмехается, но морщинки вокруг глаз говорят мне, что он уязвлен. Это тревожно.
— Ана, ты вынуждаешь меня торопиться. Ты выйдешь за меня замуж?
Я сажусь и прислоняюсь к нему, кладу ладони на его колени. Гляжу в его милое лицо.
— Кристиан, я повстречалась с твоей чокнутой экс-сабой, вооруженной и опасной, меня вышвырнули из собственного дома, я пережила твой термоядерный наскок…
Он раскрывает рот, хочет что-то возразить, но я выставляю перед собой ладонь. Он покорно закрывает рот.
— Ты только что поведал мне шокирующую информацию о себе, а теперь просишь выйти за тебя замуж.
Он наклоняет голову, словно обдумывает приведенные факты. Улыбается. Слава богу.
— Да, пожалуй, это честное и точное резюме ситуации, — сухо говорит он.
— А как насчет отложенного удовлетворения?
— Я передумал, и теперь я твердый сторонник мгновенного удовлетворения. Carpe diem, лови момент, Ана.
— Кристиан, посуди сам: я знаю тебя всего ничего, и мне еще предстоит узнать так много. Сегодня я слишком много выпила, я голодна, устала и хочу спать. Я должна обдумать твое предложение точно так же, как обдумывала тот контракт, который ты мне дал. А тогда… — Тут я поджимаю губы, чтобы показать мое недовольство и добавить немного юмора в наш разговор. — Тогда это было далеко не самое романтичное предложение.
Он качает головой и чуть улыбается.
— Как всегда, справедливое возражение, мисс Стил, — говорит он с некоторым облегчением. — Значит, «нет» не прозвучало?
Я вздыхаю.
— Нет, мистер Грей, это не «нет», но и не «да». Вы делаете это только потому, что испуганы и не доверяете мне.
— Нет, я делаю это, потому что наконец-то встретил ту, с которой хотел бы провести остаток жизни.
Ну и ну. Мое сердце замерло на миг, а я растаяла. Как он умеет говорить самые романтические вещи в разгар самых невероятных ситуаций? Я даже раскрыла рот от удивления.
— Я никогда не думал, что со мной случится такое, — продолжает он, и его лицо лучится чистой, неразбавленной искренностью.
Я лишь таращу глаза и подыскиваю нужные слова.
— Можно я подумаю над этим… пожалуйста? И обдумаю все остальное, что происходило сегодня? Что ты мне недавно сказал? Ты просил терпения и веры. Теперь я возвращаю твою просьбу, Грей.
Его глаза испытующе смотрят на меня, потом он наклоняется и заправляет выбившуюся прядь мне за ухо.
— Что ж, ладно. — Он быстро целует меня в губы. — Не очень романтично, да? — Он вопросительно поднимает брови, а я предостерегающе мотаю головой. — Сердечки и цветочки? — спрашивает он.
Я киваю, и он улыбается.
— Голодная?
— Да.
— Ты ничего не ела. — Его глаза становятся строгими.
— Ничего не ела. — Я сажусь на корточки и устало смотрю на него. — Меня вышвырнули из квартиры, а до этого я стала свидетельницей того, как мой бойфренд интимно общается со своей экс-сабой. Все это отбило у меня аппетит.
* * *