Министерство правды

Если по части борьбы с лихорадкой Эбола спорить с Обамой не о чем, то украинский кризис в его изложении выглядит настоящей сказкой. Давайте ее процитируем, поскольку здесь концентрация того, с чем мы сталкиваемся с самого начала этой истории.

"Вот факты. После того как народ Украины мобилизовал общественный протест и призывы к реформам, их коррумпированный президент сбежал. Против воли правительства в Киеве Крым был аннексирован. Россия начала вливания оружия в Восточную Украину, подогревая применяющих насилие сепаратистов и конфликт, который убил тысячи людей. Когда был сбит гражданский самолет с территорий, которые контролировали эти ставленники, они несколько дней отказывались дать доступ к месту катастрофы. Когда Украина начала восстанавливать контроль за этими территориями, Россия перестала делать вид, что лишь поддерживает сепаратистов, и двинула войска через границу". И — чуть ниже, в порядке выводов: "Мы полагаем, что… люди должны сами выбирать свое будущее".

И это, значит, факты?

Первая российская реакция на это выступление поступила от находящегося там же, в ООН, министра иностранных дел Сергея Лаврова: перед нами "министерство правды" в действии. Будут и другие реакции…

Хорошо, а какой конкретно выход (то есть примирение с Россией) предлагает Обама? "Если Россия выберет этот путь, который на отрезках после холодной войны привел к процветанию россиян — тогда мы снимем наши санкции…".

Может быть, это мне кажется, но Обама говорит о возвращении в 90-е? Конечно, кажется. Потому что дальше он упоминает в качестве положительного примера сотрудничество по химическому оружию в Сирии, а это всего-то прошлый год.

И все же девяностые вспоминаются, как бы сами собой, не зря. Тот период, когда Вашингтон Москвой был вполне доволен. И тот, о котором сейчас хочется сказать: все, что угодно, только не это.

В чем корни нынешнего ожесточения даже не политиков в Москве (они, по своей профессии, могут вести диалог с США и кем угодно), а скорее общественного мнения России — против этих самых США и Запада в целом? А вот в этом самом, что так отлично изложил Обама. Когда фактически каждая фраза, или отсутствие таковой — жуткое, какое-то запредельное вранье, очевидное здесь практически каждому.

Нельзя же вот так, в лицо, говорить людям то, о чем они хорошо знают, что все наоборот. И ведь это не несчастная Джен Псаки из госдепартамента, чьи "выступления" по популярности затмили у нас лучших российских комиков. Это уже Обама.

Давайте скажем очевидное: санкции хотя и должны, теоретически, нанести нашей экономике какой-то вред перед тем, как принесут пользу (в виде долгожданной переориентации на более перспективных партнеров), россиян они не слишком возмущают или пугают. Пугает то, что имеешь дело все равно что с марсианами: когда есть реальность, а есть вот эта изложенная ими дикая картина. Соответственно, улучшение, восстановление отношений с Западом сегодня возможно только в одной сфере — в сфере, скажем высоким языком, истины. Если будут сдвиги здесь, то все прочее подтянется.
Под ковром слишком много накопилось

В те самые 90-е наша публика не очень интересовалась тем, что физически не касается России, и пропустила несколько сюжетов, полностью повторяющих то, что сейчас все мы увидели в отношении Украины. Да-да, не только в России дело.

Вспомним хотя бы историю отделения в 1999 году путем референдума Восточного Тимора от ослабленной кризисом Индонезии: каждый индонезиец знал, что их военные еле сдерживают на той территории террористов и убийц, и население только и просит у этих военных дать им оружие. Но в мировом медиа-пространстве картина была ровно противоположной, к полному шоку для индонезийцев: как они могут это говорить? А в тогдашней России всем было не до того.

В том же году стопроцентно аналогичная история произошла с Югославией. Вот тут уже наша публика была затронута, пусть не непосредственно. "Развод" России с Западом начался с 1999 года, с массированного западного вранья по поводу Косово и сербов, и уже во вторую очередь — по поводу бомбардировок Белграда. Мы даже поняли бы (как-то) войну, но не вранье. Там и была точка невозврата.

А когда в 2008 году примерно то же произошло по поводу Южной Осетии и того, кто первым напал, все стало ясно. Дальше были события в Ливии и Сирии, Россию непосредственно не затрагивающие, но в целом картина та же: вранье для нашей публики даже страшнее военных действий.

Сейчас в России идет активная дискуссия насчет того, кто мы есть — то есть насчет особенностей нашей цивилизации. Мы не китайцы и, возможно, не индийцы, в любом случае не Запад — это понятно; а тогда кто, и что у нас за особенности?

Позвольте внести скромный вклад в разговор об особенностях нашего национального характера: для российской цивилизации характерно обостренное, иногда чрезмерное стремление к правде — что бы это ни было — точнее, к тому, чтобы эту правду высказывать вслух, даже без всяких материальных выгод.

Отчего это произошло, и в каком веке началось? Кто знает. Но в последние эпохи мы имели 70 лет советской власти, к концу которых было множество вещей, которые все знали, но их нельзя было высказывать громко и особенно письменно. Это называлось коммунистической идеологией. Затем, после 1991 года, не большинство, но немалая часть образованного сословия искренне шатнулась в другую крайность — к западной цивилизации. Но быстро обнаружилось, что там есть множество вещей, о которых все знают, но говорить о них вслух или письменно довольно сложно. Там это называется "политкорректностью" и как-то еще. За что боролись? Так и возникло желание быть собой, ни на кого не оглядываясь.

Поэтому сейчас улучшение отношений с Западом возможно, мне кажется, только если не будут повторяться ошибки прошлого. Ошибки — это когда довольно быстро информационная картина (насчет Югославии или Осетии) меняется, в нее вписываются неприятные факты, но тут-то ее и заметают под ковер, никто не извиняется, никто открыто и публично не делает выводов. Вот этого по поводу Украины лучше бы избежать. Под ковром у нас с Западом и без того много накопилось. У нас не холодная война. У нас война ценностей и принципов, здесь и надо договариваться о разрядке и способах сосуществования.

Если коротко обозначить смысл речи Обамы в ООН, то — словами одного из читателей New York Times — он таков перед нами "высокомерное утверждение, что мы — лидеры свободного мира и поэтому имеем право руководить им и решать, что другие страны могут или не могут делать".

Ответов на такой образ мысли может быть сколько угодно, но не будем забывать, что идущее столкновение идеологий хорошо бы не переносить в сферу уничтожения человеческих жизней — как это сделали в том числе и американцы на Украине.

Так, министр иностранных дел России согласился со словами украинского президента Петра Порошенко о взаимосвязи украинского кризиса и ситуации с безопасностью во всей Европе, однако призвал правильно определять в этом дуэте причину и следствие. «Кризис всей системы европейской безопасности возник не в результате украинских событий, а наоборот, украинские события стали отражением глубинных противоречий, которые накапливались в Евроатлантике, когда после завершения холодной войны, как было объявлено, были согласованы громкие декларации, что безопасность должна быть равной и неделимой для всей Европы — на деле этого не происходило», - отметил Сергей Лавров. Запад, как известно, не только не выполнил свое обязательство не расширять НАТО на Восток, но и фактически относился к России как к побежденной стране, отказывая ей в праве на сферу собственного влияния (которая есть у всех великих держав). Неудивительно, что в итоге попытка в США и Европы сыграть не по правилам на Украине привела к осознанию Москвой того простого факта, что отступать дальше уже некуда и пора менять правила.

Однако это не означает, что Кремлю в целом выгодно состояние кризиса европейской системы безопасности. Преподав урок, продемонстрировав свои возможности и заставив относиться к себе как к великой державе со своими интересами, Россия выступает теперь за восстановление мира и спокойствия с Европой через достижения некоего modus vivendi с Евросоюзом, своего рода новой Ялты. В Кремле прекрасно понимают, что дальнейшая эскалация кризиса не в интересах ни ЕС, ни России, и призывают не раскручивать дальнейшую спираль противостояния. В частности, не углублять раскол через включение в состав НАТО соседних с Россией стран, особенно Украины. «Расширение НАТО я считаю ошибкой. В известной степени это даже провокация. Это безответственная политика, которая подрывает обязательства выстраивать в Европе единую систему равной неделимой безопасности для всех, независимо от того, входишь ты в какой-то военно-политический блок или нет, - говорит Сергей Лавров. - На Украине есть закон, который закрепляет ее внеблоковый статус, и мы исходим из того, что это является одним из важнейших компонентов, обеспечивающих европейскую безопасность».

Однако миролюбие России не означает, что Москва готова будет жертвовать какими-то своими интересами ради того, чтобы просто быть рукопожатной в глазах Запада. Так, на днях стало известно, что Владимир Путин отправил письмо Жозе Мануэлю Баррозу (пока еще председателю Еврокомиссии), предупреждая его о последствиях для Украины при имплементации Киевом Соглашения об Ассоциации с ЕС. Западные СМИ написали, что Москва чуть ли не угрожала санкциями в адрес украинских властей, однако данное предположение не соответствует действительности. «Никаких мер наказания Украины, никаких мер по подрыву украинской экономики никто не объявлял и объявлять не собирается», - отметил Сергей Лавров. И дело даже не в том, что после недавнего дипломатического скандала (когда Баррозу слил в прессу вырванные из контекста фразы из его личного разговора с Путиным, связанные с возможностью и быстротой появления российских танков в Киеве) любые письменные обращения к главе Еврокомиссии от российского президента будут максимально выхолощены и формализованы. Просто ответные действия России нельзя назвать наказанием - Москва просто отменяет преференциальные нормы торговли с Украиной, и возвращает для украинских товаров все те пошлины, которые применяет в адрес большинства других стран мира. То есть речь идет просто о переводе Киева из категории «вип-партнеров» в категорию обычных, причем по вине самой Украины, которая отказалась выполнять условия «вип-партнерства». Одновременно с этим Москва готова вести диалог с Киевом и не собирается (по крайней мере, пока) переводить Петра Порошенко в категорию нерукопожатных лидеров, где оказался ныне бегающий от правосудия бывший грузинский президент Михаил Саакашвили. «Мы ведем разговоры с избранным президентом Украины Петром Порошенко. У нас по линии правительств повседневные контакты на уровне министров экономики, министров торговли, энергетики, по линии других ведомств», - отметил Сергей Лавров.

Помимо Украины, главу российского МИД спрашивали об отношении Москве к угрозе, исходящей со стороны террористической группировки Исламское Государство (ИГ), оккупировавшей часть Сирии и Ирака. Российский министр отметил, что Москва боролась и будет продолжать бороться с терроризмом, а также помогать странам, которые столкнулись с данной угрозой. «Мы убеждены, что все мы должны укреплять способность этих государств противостоять угрозам их безопасности», - заявил Сергей Лавров.

Речь, безусловно, идет о Сирии. Россия увидела в начавшейся международной антитеррористической кампании шанс для религитимизации сирийского президента Башара Асада. Поскольку общественность «золотого миллиарда» мыслит в рамках черно-белой палитры и ИГ у нее однозначно «черная», то Москва пытается обозначить воюющее с террористами правительство Башара Асада как «белое», убедить западное общество и американский истеблишмент в необходимости включения официального Дамаска в состав антитеррористической коалиции. Кроме того, Москва говорит о необходимости вовлечь в коалицию иранские власти. «Не надо повторять ошибок, которые мы совершали, созывая мирную конференцию по сирийскому кризису, когда по идеологическим соображениям отказались пригласить Иран, - заявил российский министр. - Надо заниматься этой работой профессионально, не считаясь со временем и не считаясь с личными симпатиями и антипатиями: кому-то с кем-то за один стол переговоров не хочется садиться, это уже капризы, а в мировой политике капризы неуместны». Москве очевидно, что для Ирана (как и для Сирии) ИГ является экзистенциональным врагом, и оба государства готовы честно и до конца бороться с этой террористической группировкой - в отличие от ряда американских союзников по коалиции из числа арабских стран, часть элит которых не хочет уничтожения ИГ и намерена использовать их в своих интересах.

Однако вряд ли стратегия Кремля в этом вопросе окажется успешной - мешают субъективные моменты. И речь не о «капризах, которые в мировой политике неуместны», а о внутриполитических последствиях. Даже если Барак Обама понимает необходимость сотрудничества с Тегераном и Дамаском, а также использования сирийской армии для проведения наземной операции против ИГ, он вряд ли это признает - в ином случае президент станет объектом жесточайшей критики за сотрудничество с «террористическими режимами». Критики, которую его Демократическая партия не может себе позволить в преддверие выборов в Конгресс 4 ноября.

http://anna-news.info/node/22524

Откуда такие подробности? Практически от него самого. Эту фотографию изъяли партизаны вместе с документами и армейским жетоном. Изъяли, когда обыскивали его тело. Чудовищная фотография станет одним из самых красноречивых свидетелей жертв нацизма на Нюрнбергском процессе.

Но больше всего поражает, что вот эта фотография хранилась среди личных вещей убитого бандеровца. Вместе с семейными карточками, письмами домой лежало вот ЭТО. Бережно хранилось – фото на память. Может, даже для семейного альбома. С гордостью детям и внукам на старости лет показывать: вот, дескать, как я «отважно воевал» за самостийну Украину когда-то…

Немцы убивали евреев, русских, белорусов, украинцев. И украинцы убивали евреев, русских, белорусов, украинцев. Только первые делали это равнодушно или иногда даже с отвращением (но не из жалости к жертвам, а потому что «грязная», не достойная арийского сверхчеловека работа), а украинцы из Галичины и ряды областей Зап. Украины делали это весело, с удовольствием и огоньком.

Ни тех, ни других подобные «нюансы» не оправдывают. Зато это различие многое говорит об украинцах.

Несколько лет назад мне довелось прочитать в добротном переводе с польского книгу о Волынской резне и вообще о бандеровском движении (в течении всего нескольких лет в Польше такие книги иногда выпускались. У нас их не выпускали вообще – исходя из идиотской «дружбы народов»).

Одна из глав – при всех немыслимых жестокостях этой книжки – поразила меня больше всего. Это отрывки или полные версии писем бандеровцев своим родным, друзьям, однополчанам. И вот пишет такой «человек» о прекрасном будущем Украины (без жидiв и москалей) и о задушевных спорах и мечтах о ней с однополчанами, вспоминает любимый стих какого-то украинского поэта про природу и дом, а потом без перехода теми же словами описывает, как насиловал и убивал десятилетнюю девочку – теми же эмоциями, почти задушевно. Пишет, как потом лежал на труппе, курил и думал о вольной Украине. А потом снова – о посиделках на привале, о хате и мамке старенькой.

Были там письма и пострашнее, иногда встречались «почти» без зверств. Важней другое. Немцы, хоть и не все – понимали, что творят зло. Но оправдывали себя идеей, необходимостью, войной, приказом. Даже твердолобые наци подсознательно, подстрочно искали себе оправдания.

Эти – никогда. «Зла» как понятия для них не существовало. Убить жида, поляка и русского – добро всегда. Убить украинца – зло, но если украинец «неправильный» (например, плохо говорит на мове или не с тем акцентом, помогает и жалеет тех же евреев, русских, поляков) – опять же добро.

Иногда даже хорошего украинца убить добро – если ради воли и Украины (из всех воевавших на той озверелой войне армий только бандеровцы массово убивали своих же раненых в ходе отступлений или даже наступлений – чтобы не задерживали продвижение отрядов).

Степан Бандера в 1941 году, вступая во Львов и готовя «хлопцев» к «работе» напутствовал их такими словами: «Только Украина, ее воля и образ пречистый имеют значение для нас. Если вы спросите меня, скольких украинцев можно и потребно убить ради воли и УКраины, то я отвечу лишь – сколько их можно и потребно оставить»

Все это имеет самое непосредственное отношение к дню сегодняшнему. Горящие заживо люди в Одессе. Превращенные в город-призрак Славянск, убитые женщины и дети, расстрелянные журналисты, взорванный над Луганском пассажирский самолет, говорит об одном – они вернулись.

Прямые и идейные потомки тех, кто шел тогда за Бандерой, Шухевичем, Коновальцем… и иже с ними. А мы попали в паршивую ситуацию, потому что не поняли главного – они ИНЫЕ.

Вчера наблюдал переписку двух пользователей (не у себя на странице). Оба отчаянно писали третьему, что НИКТО не взорвет специально пассажирский лайнер. Что этого не может быть потому что не может быть никогда!

Что украинцы взорвали самолет по ошибке. Они НЕ МОГЛИ сделать этого специально, обдуманно, нарочно.

Мы не хотим верить, что есть люди, готовые добровольно убить себя, свой народ, соседний народ, весь мир ради не идеи даже, а чувства. Чувства ненависти ко всему неукраинскому.

А вот немецкие солдаты и даже видевшие концлагеря офицеры СС писали о «нечеловеческой ненависти» в глазах тех украинцев. Сегодня мы снова наблюдаем эти глаза и что творят их обладатели. Смотрим, но не хотим видеть.

Бедные, их обманули! – сокрушаемся мы. — Наступит зима и как они бедные будут скакать и прыгать, бегать и убивать?!

Поверьте, будут прекрасно. Ненависть согреет куда лучше нашего газа. А не согреет, так можно пойти и устроить пожар у соседа и погреться у огня от его догорающей хаты, насилуя его женщину и забавляясь, убивая его детей.

С ненавистью можно потребовать этот газ и тебе, может статься, его отдадут. А потом, забрав газ, все равно убить. Из ненависти.

Мы совершили страшную ошибку. И за эту ошибку теперь будем платить самую высокий цену. Евреи, столкнувшись с нацизмом – берегут, лелеют и хранят память об этом зле. Они детей своих водят в музеи, концлагеря и показывают ВСЕ. Не щадят детскую психику. Чтобы до боли, до слез впечатали в память, в каждую клетку своего тела, что такое нацизм и почему его нужно уничтожать.

А у нас под боком родилось зло пострашнее – украинцы-бандеровцы. Более упрямое, жестокое, бесчеловечное. И более живучее.

Но мы предпочли забыть, вычеркнуть его из памяти. Чтобы «не портить отношения» мы не открывали музеи и мемориалы; мы не писали книги, не выпускали фильмы, не давали слово еще помнившим старикам.

Помню, как однажды мой дед пришел домой накануне майских праздников в слезах. Это было сильно и непривычно. Даже на День Победы он лишь украдкой пускал слезу, а тут разом постаревший и льющий слезы человек…

Уже потом он рассказал, что на школьной линейке, куда его пригласили как военного героя, ветерана и большого партийного человека, он вместо парадных рассказов об однополчанах попытался рассказать школьникам о том, что увидел на Украине – в Киеве, во Львове, на Волыни… Ему не дали говорить и десяти минут. Учительница и завуч буквально вытолкали его с линейки.

- Как вы смеете! Тут же могли быть и украинцы, украинские дети! – кричали ему уже в коридоре.

А дед, всхлипывая, говорит потом полутрезвый, что мы ОБЯЗАНЫ помнить. Помнить не только о совершенных преступлениях. Помнить, что это были ИНЫЕ люди. «Они не такие как мы» — говорил мне дед и говорил, что не дай бог для России и русских, если они «вернутся».

Сегодня Украина оказалась под властью бандеровцев. На наших глазах они строят общество и государство своей изуверской мечты.

А мы не понимаем, не хотим понимать, что эти люди способны на любое преступление, на любое насилие. На любую подлость.

Когда сжигали людей в одесском Доме профсоюзов, казалось – страшней ничего быть не может. Когда Славянск ровняли с землей с горы Карачун, казалось – ничего бесчеловечнее быть не может. Когда в четверг малазийский самолет рухнул с 10 километров, казалось – ничего подлей быть не может. Но логика, разум, слова и воспоминания деда подсказывают мне, что может. И будет.

Мой давно ушедший с журавлиным клином дед был прав. А я и мы все ошибались.

Скоро мы все это поймем. Главное, чтобы не было поздно.